Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих] - Роберт Хайнлайн

— Видели своего больного? — спросил он.

— Нет, сэр. А где он?

— Я осмотрел его несколько минут назад. Спит, как ребенок. Пожалуй, я переименую его в Лазаря. Он не захочет спуститься пообедать?

Джил задумалась.

— Доктор, я не знаю.

— Ладно, если он проснется, я об этом тут же узнаю. Он может присоединиться к нам, или же ему подадут обед в постель. Это у нас Зал Свободы, дорогая. Каждый делает то, что ему вздумается… а если он делает то, что не нравится мне, я вышвыриваю его ко всем чертям. Кстати, я не люблю, когда меня называют «доктор».

— Сэр…

— О, я не обидчив. Но когда начали присуждать докторские степени за сравнение народных танцев или за передовые методы ужения на муху, я оказался слишком гордым, чтобы пользоваться этим титулом. Я не имею привычки лить воду в виски и поэтому ничуть не горжусь степенями, которые дают за умение лить воду. Зови меня просто Джубал.

— Но в медицине степень дают не за умение лить воду.

— Не за горами время, когда докторов будут называть как-нибудь иначе, чтобы не путать с разными там специалистами в области спортивных игр. Девочка, что у тебя за интерес к этому парню?

— А? Я же говорила вам, док… Джубал.

— Ты рассказала мне, что случилось, но не рассказца, почему. Джил, я видел, как ты говорила с ним. Ты что, влюблена в него?

Джил покраснела.

— Вот еще!

— Вовсе нет. Ты девушка, он парень — превосходное сочетание.

— Но… Нет, Джубал, это не то. Я… ну, он был словно заключенный, и я думала… то есть, Бен думал, что он в опасности. Мы просто хотели, чтобы не ущемлялись его права.

— М-м… дорогая, все же я подозреваю, что интерес твой не совсем бескорыстен. Железы у тебя, как я посмотрю, работают нормально, так что либо Бен, либо этот бедняга с Марса. Ты как-нибудь на досуге поразмысли о своих мотивах, а потом реши, как поступать дальше. Как бы то ни было, чего ты хочешь от меня?

На такой общий вопрос было трудно ответить. С того мгновения, как она перешла свой Рубикон, Джил не думала ни о чем, кроме бегства. У нее просто не было никаких планов.

— Я не знаю.

— Вижу, что не знаешь. Исходя из предположения, что ты не хочешь потерять работу, я взял на себя смелость отправить из Монреаля письмо на имя вашего шефа. Ты, мол, просишь отпуск по причине болезни близкой родственницы. О'кей?

Джил вдруг полегчало. Она старалась не думать о собственном благополучии, но все равно где-то в глубине души тяжкой глыбой лежал вопрос о работе.

— Ох, спасибо, Джубал! — и добавила: — Я не прогуляла сегодняшний день, я отпросилась вчера.

— Хорошо. Что ты намерена делать дальше?

— У меня не было времени подумать. Ну, я свяжусь с банком и возьму немного денег… — она умолкла, стараясь припомнить состояние своего счета. Он никогда не был особенно велик, и иногда она о нем забывала.

— И сюда сразу заявятся копы, — перебил Джубал. — Не лучше ли остаться здесь, пока все не уляжется?

— Джубал, я не хочу причинять вам неудобства.

— Ты уже причинила. И не переживай, детка: здесь всегда кто-нибудь топчется. Никто не беспокоит меня против моей воли, так что успокойся. Теперь о твоем больном: ты говорила, будто вы хотите, чтобы он получил свои права. Я должен чем-то помочь?

— Ну… Бен говорил… Бен думал, что вы могли бы…

— Бен ничего мне не говорил. Меня мало интересуют так называемые «права» этого юноши. Его претензии на Марс — пустая адвокатская болтовня. Я сам юрист и не испытываю к ним ни малейшего уважения. Что до богатств, якобы ему принадлежащих, тут все зависит от решения совершенно посторонних людей и от наших странных племенных обычаев. Он может не получить ничего. Ему же будет лучше, если его обведут вокруг пальца… и я даже не взгляну в газету, чтобы узнать, чем все это закончилось. Если Бен ожидал, что я буду бороться за «права» Смита, ты постучалась не в ту дверь.

— О, — Джил ощутила пустоту и обреченность. — Я, пожалуй, подготовлю его к перелету.

— Не надо!.. Если только вам здесь не надоело.

— Вы же сами сказали…

— Я сказал, что не интересуюсь всеми этими фикциями. Но гость под моей крышей — другое дело. Он может оставаться здесь, пока хочет. Я просто хотел прояснить, что не собираюсь связываться с политиками только ради того, чтобы удовлетворить романтические устремления — твои или Бена Кэкстона. Дорогая моя, некогда я думал, что служу человечеству… и эта мысль была мне приятна. Потом я обнаружил, что человечество не нуждается в моих услугах, напротив, оно негодует в ответ на любую попытку служить ему. Поэтому с той поры я делаю только то, что приятно Джубалу Харшоу. — Он отвернулся в сторону. — Время ужинать, не так ли, Доркас? Кто-нибудь что-нибудь делает?

— Мириам, — она отложила вышивание и поднялась.

— Никогда не мог понять, как эти девчонки делают свою работу.

— Босс, откуда тебе это знать? Ты же никогда ничего не делаешь… — Доркас ткнула его пальцем в живот. — Зато никогда не пропускаешь ужин.

Прозвучал гонг, и они отправились в столовую. Если готовила Мириам, следовало ждать каких-нибудь модных полуфабрикатов. Она сидела во главе стола и была холодна и прекрасна. Кроме трех секретарш, за столом был человек чуть постарше Ларри по имени Дюк, который отнесся к Джил так, словно она всю жизнь прожила здесь. Прислуживали неандроидные механизмы, ими управляла Мириам со своего конца стола. Пища была превосходной и, насколько могла судить Джил, не синтетической.

Один Харшоу был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, что мясо жесткое. Он объявил, что Мириам подала на стол вчерашние остатки. Никто, казалось, его не слышал, но Джил начала беспокоиться за Мириам, когда Энн положила свою вилку.

— Он все никак не забудет, как готовила его мать, — сказала она.

— Он опять возомнил, будто он босс, — возразила Доркас.

— И давно это с ним?

— Дней десять.

— Да, пожалуй, процесс зашел далеко. — Энн взглянула на Доркас и Мириам. Все трое поднялись из-за стола. Дюк спокойно продолжал есть.

— Девушки, только не сейчас, — заволновался Харшоу. — Погодите, пока… — Они двинулись к нему, машина-официант вильнула в сторону, освобождая дорогу. Энн взяла Джубала за ноги, остальные за руки, застекленная дверь разошлась в стороны, и они с визгом выволокли его в сад. Визги оборвались тяжелым всплеском.

Девушки вернулись. Ни в их одежде, ни в прическах не было ни малейшего беспорядка. Мириам села на свое место и повернулась к Джил:

— Еще салата?

Харшоу вернулся в пижаме и халате вместо джемпера. Машина накрыла его тарелку, как если бы он на минутку отлучатся. Теперь она сняла крышку, и он принялся за еду.

— Я всегда говорил, — провозгласил он, — что женщина, не умеющая готовить, это сто долларов убытка. Если меня перестанут как следует обслуживать, я обменяю всех вас на одну собаку и пристрелю ее. Что на десерт, Мириам?

— Земляничный пирог.

— Он больше похож на себя, чем то, что было раньше. Все свободны до среды.

После ужина Джил прошла в гостиную, намереваясь поглядеть программу новостей и опасаясь обнаружить в ней упоминание о себе. Она не смогла найти ни приемника, ни чего-либо, что могло маскировать стереобак. Она подумала и не смогла припомнить, чтобы видела в доме хотя бы один аппарат такого рода. Не было и ни единой газеты, хотя повсюду во множестве валялись книги и журналы.

Поблизости никого не было. От начала соображать, который сейчас час. Свои часы она оставила наверху и поэтому принялась оглядываться вокруг. Ей не удалось найти ни одних, и, порывшись в памяти, она поняла, что не видела ни часов, ни календаря ни в одной из комнат, через которые проходила. Она решила, что лучше всего лечь спать. Одна стена была сплошь заставлена книгами. Она обнаружила катушку с киплинговскими «Такими вот историями» и взяла ее с собой.

Кровать в ее комнате была последним словом техники: с автомассажером, кофеваркой, пультом микроклимата, читальной машиной и так далее, и тому подобное, однако будильник отсутствовал. Джил решила, что она вряд ли проспит завтрак, забралась в постель, вставила катушку в читальную машину, легла на спину и стала смотреть, как по потолку бегут строчки. Вскоре пульт управления вывалился из ее ослабевших пальцев, огни погасли, она уснула.

Джубалу Харшоу не удалось заснуть так легко: он досадовал на себя. Его интерес пропал, наступила реакция. Полвека назад он поклялся страшной клятвой никогда больше не подбирать бездомных котят. И вот теперь — груди Венеры Милосской! — ему привалило счастье подобрать сразу двоих… нет, троих, если считать еще и Кэкстона.

То, что он нарушал эту клятву по паре раз в год, мало тревожило его: он никогда не отличался последовательностью. И не то чтобы два содержанта могли причинить ему неудобство — дрожать над медяками было не в его характере. За свою бурную жизнь он много раз разорялся, бывал и богаче, чем сейчас; он относился и к тому, и к другому, как к причудам погоды, и не обращал особого внимания на перемены. Но тарарам, который подымется, когда за этими ребятами явятся сыщики, приводил его в дурное расположение духа. А тарарам будет, да еще какой, в этом он не сомневался: наивный младенец, которого приволокла Джил, наследил за собой, словно трехногая корова!